Перелом руки, поражение в спринте на ЧМ-2021 и медаль в эстафете – интервью с лыжницей Непряевой

Прошедший сезон стал для лидера сборной России по лыжным гонкам Натальи Непряевой своеобразным преодолением. Незадолго до чемпионата мира она сломала руку, но уже на следующий день после операции приступила к тренировкам. В Оберстдорфе она была финишёром в командном спринте и упустила медаль, а потом рыдала вместе с Юлией Ступак. Но закончилось всё серебром в эстафете. О том, как пережить всё это, Наталья откровенно рассказала в интервью проекту «На лыжи» и «Чемпионату».

Права на видео принадлежат проекту «На лыжи». Посмотреть видео можно на Youtube-канале проекта

«Рука была словно не моя»

– Сезон получился очень тяжёлым и сложился не так, как я себе это представляла, когда готовилась к нему. Но всё идёт от летней подготовки. Мы уже обсудили это с Юрием Викторовичем Бородавко. У меня были сбои в подготовке, я провела её не так, как планировалось. Поэтому, конечно, и зимой были сбои.

– Будут какие-то подробности или это должны знать только спортсмен и тренер?
– Я бы не хотела выносить это на всеобщее обсуждение. Остановимся на том, что были сбои.

– Это связано со здоровьем или что-то другое?
– Со здоровьем в том числе. Я пропустила почти весь сбор в августе из-за болезни. Но в основном мешали внешние факторы.

– Вы не можете абстрагироваться от внешних факторов, как Александр Большунов, например?
– Мне кажется, любой профессиональный спортсмен, который понимает, что это его работа, и отдаётся ей полностью, всеми силами пытается абстрагироваться от того, что его отвлекает. Но у кого-то это получается прекрасно, как у Александра, а кому-то всё равно это мешает. Кто-то с этим просто не справляется.

– Юрий Викторович пару-тройку раз по ходу сезона сказал о том, что вы недоработали летом. Те результаты, которые были показаны на чемпионате мира, – лето или последствия падения?
– И то, и другое.

– Если бы не падение, стоило ждать других результатов?
– Я не знаю. Если бы да кабы… Что случилось – то уже случилось. Я рассчитывала на более высокие результаты до травмы, но тем не менее в какой-то степени всё равно довольна проделанной работой именно после травмы. Мне ведь удалось вернуться, пусть и не в своей лучшей форме, и хотя бы что-то показать.

– Это был серьёзный риск – возвращаться так рано, или всё было осознанно и обдуманно?
– Конечно, риск был, но я старалась ни в коем случае не рисковать очень сильно. Я адекватно подходила к нагрузке на руку.

– Елена Валерьевна Вяльбе говорила, что то падение вызвано вашим умением отлично проходить спуски и желанием отыграться, хотя именно в тот момент стоило проявить осторожность. Это так?

– Да, на спуске я хотела отыграть, и… Елена Валерьевна тогда сказала, что, если спортсмен не чувствует уверенности в себе, начинается какая-то суета, действия, которые и приводят к таким падениям. Так и получилось.

– Падение до сих пор сидит в голове или уже всё прошло?
– Нет, сейчас уже нет. Понятно, что когда я смотрю на руку, то всё тут же всплывает в памяти, но сейчас я отошла от этого.

– Первая мысль после падения – всё, мимо чемпионата мира?
– Когда я упала, был такой шок, такой адреналин, что я даже ничего не поняла. Вновь надела палку, которая даже не сломалась, а просто вылетела из темляка и поехала до конца спуска без палок. А когда стала толкаться в начале подъёма на спринтерском круге, то поняла, что мне не больно, просто рука онемела. По сути, мне оставалось доехать километр, два спринтерских подъёма. Если бы это была просто боль, я бы доехала. А тут я поняла, что ничего не могу сделать – рука словно не моя. Когда я сошла с дистанции и меня довели до фуры, тогда уже сняла перчатку, увидела руку, и пришло осознание, что это перелом.

Но задуматься о чём-то у меня не было времени. Елена Валерьевна с Юрием Викторовичем не дали. Они сразу сказали, что завтра лечу на операцию, а послезавтра возвращаюсь на сбор. Я такая (немного ошалевшая): «Да, да, работаем, всё нормально». И действительно, такой бешеный ритм, когда я улетела на операцию, потом вновь в самолёт и на сбор, не дал мне времени на то, чтобы задумываться о чём-то.

– Вы просто не успели пожалеть себя и подумать: «Как же мне плохо, как же мне больно»?
– Именно. Ведь мне сказали, что ни о каком возвращении домой и речи идти не может, я должна сразу прилететь на сбор после операции.

– Родители в эти бешеные мгновения успели вам позвонить?
– Они больше всех переживали и даже приехали ко мне в день операции. Я с ними целый вечер разговаривала, они как могли меня поддержали. Мне это очень помогло. На следующий день я приступила к работе с командой.

– Был хоть кто-то в вашем близком окружении, кто говорил, что нужно остановиться и никуда не рваться?
– Да, очень многие. «Что ты удумала, здоровье превыше всего», — говорили они. А я понимала, что ничем особо не рискую, не бегу через нестерпимую боль. Нагрузку я делала совершенно адекватную, палку впервые взяла за четыре дня до отъезда в Оберстдорф, то есть за неделю до первой гонки.

«В личном спринте было бы не так больно»

– После чемпионата мира врачи говорили, что в случае с вашим падением дело даже инвалидностью могло закончиться. Не сидело это в голове?
– Я это понимала. Тем более на трассах в Оберстдорфе, где достаточно мгновения расслабленности на спуске и всё. Риск был, но как по-другому? На первых гонках рука меня лимитировала, ограничивала движения, а уже к тим-спринту давала более-менее полноценно работать.

– Финиш спринтерской эстафеты стал самым тяжёлым моментом сезона?
– Морально – да. Очень много эмоций ушло именно после этой гонки. Даже после большой эстафеты не было столько эмоций.

– Что это было – пустота, обида, злость?
– Да, на саму себя, прежде всего.

– Слова Юли Ступак, её поддержка сразу на трассе большую роль сыграли в том, чтобы побыстрее всё оставить позади?
– Юля меня поддержала, но это не значит, что я согласилась с её словами о том, что я – молодец. Вовсе нет. Я понимала, что на мне лежит вина. Но на то это и эстафета, ты несёшь ответственность не за себя, а за команду. Был бы личный спринт, было бы не так больно и обидно.

– Есть в этом сезоне что-то, что вы взяли бы в подготовку к следующему?
– Опыт, прежде всего. Те эмоции, через которые я прошла в этом сезоне, позволили мне многое осознать. На что-то я смотрю совершенно другими глазами. Неудачи меня закалили. Через это нужно проходить, не бывает всё гладко. Невозможно из года в год бежать и постоянно выигрывать. Должны быть и спады, и падения. Это и есть опыт.

– Это сезон сделал вас другой спортсменкой, раз многое поменялось в голове?
– Поменялось многое, но нет, другой спортсменкой я не стала.

– Стоит ждать серьёзных изменений при подготовке к следующему сезону? Согласны с тем, что говорит ваш тренер о том, что Наташа себя жалеет?
– Ну, это неправда (я шучу!) Но отношение будет максимально серьёзным. Впереди Олимпийские игры – самый важный старт в карьере любого спортсмена. Поменяется ли сама подготовка – я не знаю. Решение по данному вопросу будет принимать Юрий Викторович, с ним нужно обсуждать.

– Он говорил о том, что Наталья Непряева тренируется больше, чем любая другая российская лыжница. Значит ли это, что нужно искать другие методы достижения результата: работа над техникой, психология?
– Все много тренируются, на самом деле, и Юля Ступак, и Таня Сорина. Улучшать можно всё и всегда. Нет такого, что можно над чем-то поработать, а потом сказать – ну всё, техника у меня хорошая, буду выносливость тренировать. Над любым компонентом нужно работать постоянно.

– Можно ли тренироваться больше?
– Больше – не всегда лучше. Нужно с головой тренироваться. Можно больше отдаваться своему делу, больше внимания уделять каким-то мелочам, хотя у нас их и не бывает на таком уровне.

«Если какая-то стерва прыгнула на лыжи, готова разорвать кого угодно»

– Вы как-то следите за тренировками соперниц из других сборных?
– Слежу, но без фанатизма. Мне какие-то вещи интересны, я для себя это подмечаю, но не более.

– С Йохауг на тему подготовки не общались?
– Нет.

– Вы некоторое время назад публично поддержали Терезу, когда её хейтили через соцсети, постоянно напоминали о губной помаде. Это было искренне с вашей стороны или женская солидарность?
– Я просто очень добрая, поэтому так и сказала.

– Настолько добрая, что готовы простить ей даже прыжки на свои лыжи? Было ведь и такое.
– На трассе я не такая. В этом плане я точно мудрее не стала и в такие моменты тяжело себя контролирую. Когда эмоции переполняют, когда я понимаю, что не показала результата из-за того, что какая-то стерва прыгнула мне на лыжи или сломала палку, то готова просто разорвать кого угодно.

– Это относится ко всем соперницам? Из сборной России тоже?
– У нас индивидуальный вид спорта.

– В женской сборной России есть конкуренция между группами? У парней она проявляется.
– На лыжне для меня и Таня, и Юля абсолютно такие же соперницы, как норвежки, шведки или финки. Думаю, у всех так, мы бежим за своим личным результатом. Никто не будет уступать лыжню, потому что «Ах, это же наша, проезжайте». Но всё, что происходит на трассе, там и остаётся. В быту у нас с девочками отличные отношения.

– Как вы относитесь к высказываниям, что Всемирное антидопинговое агентство много разрешает сборной Норвегии. И речь не только про препараты от астмы.
– Не считаю себя экспертом в этом, чтобы обсуждать. Я бы не хотела что-то ляпнуть, чтобы потом это обсуждали. Поэтому стараюсь избегать этой темы.

– Международный сезон прошёл в тишине. На чемпионате России ситуация другая. Насколько это меняет ощущения от гонок?
– Присутствие болельщиков – очень круто! Когда на трибунах движуха, это мотивирует. А уж когда на награждении включают гимн твоей страны, ты стоишь и думаешь: «Как же классно!»

– Каково это – выступать без флага и гимна? Вы проходили это в Пхёнчхане, а теперь вновь столкнулись в Оберстдорфе.
– Обидно и неприятно, но от нас ничего не зависит, это не наша вина. Я бы не хотела к такому привыкать.